пряное, тунеядное растение Западной Индии
Краем уха слышу по радио поистине душераздирающий рассказ о каком-то глубоководном кальмаре, которого не так давно открыли ученые. «Он использует световые лучи для ослепления жертвы или ухаживания за потенциальным партнером». Ага, думаю. Вот и у человека так. Ослепить или «ухажить». Только, в сущности, не одно ли это и то же?
Мне надо делать загранпаспорт, а я, как обычно, тяну до последнего, медлю, все что-то забываю да теряю. У меня вообще особая слабость перед всеми этими бумажными делами, я как попадаю в эту систему, так сразу совсем-совсем теряюсь, стою так смущенно, в руках пачки всяких бланков и квитанций, и лепечу что-то маловнятное. А куда идти, что делать, у кого печати ставить, куда какие циферки писать – это все мимо меня проходит, у меня какое-то особое слабоумие по этой части. Это, наверное, даже разновидность фобии какой-нибудь, есть такая – бюрократофобия или что-то в этом духе?
Зима уже как-то не то что утомила, а вот ну вообще уже ни в какие двери и ворота не выпихнуть. Надо бы устроить свои личные торжественные проводы, ибо масленицу я добросовестно профыркала, как обычно. Потому что уже и человеком себя как-то совсем не ощущаешь. Так, сомнамбула полуживая, с авитаминозом и шелушащейся кожей. Все стонет и требует тепла и весны. Ей уже и воздух пахнет. Чувствуется это уже совершенно отчетливо.
Я верю в лучшее. Я верю, что лучшее где-то есть и, может быть, даже где-то рядом. И, может быть, я даже когда-нибудь его заслужу, и оно ко мне явится во всей красе. А пока только намеки на себя – маленькие трогательные чудеса посылает. Например, когда в окно автобуса я вижу рекламный плакат с огромной надписью «Будь здоров!» ровно через полсекунды после того, как чихнул сидящий рядом человек. Или когда упоительно красивая пожилая женщина в красном пальто и маленькой шляпке откуда-то из 20-х лучезарно улыбается, идя по улице с охапкой чайных роз, идеально держа осанку и отчетливо вытягивая носочек при каждом шаге, как будто менуэт танцует, но так, тихонько, шепотом. Или когда девочка лет пяти – сочные шоколадные кудряшки, нос кнопкой, глаза огроменные черные-черные – сидит на коленях у папы с такими же точно глазами и сосредоточенно поправляет ему шарф, «стоб не пластудися», а папа смотрит на нее, и глаза его блестят, и губы подрагивают – чуть-чуть, еле заметно.
Оно ведь все тут, близко совсем. Надо только уловить.
Мне надо делать загранпаспорт, а я, как обычно, тяну до последнего, медлю, все что-то забываю да теряю. У меня вообще особая слабость перед всеми этими бумажными делами, я как попадаю в эту систему, так сразу совсем-совсем теряюсь, стою так смущенно, в руках пачки всяких бланков и квитанций, и лепечу что-то маловнятное. А куда идти, что делать, у кого печати ставить, куда какие циферки писать – это все мимо меня проходит, у меня какое-то особое слабоумие по этой части. Это, наверное, даже разновидность фобии какой-нибудь, есть такая – бюрократофобия или что-то в этом духе?
Зима уже как-то не то что утомила, а вот ну вообще уже ни в какие двери и ворота не выпихнуть. Надо бы устроить свои личные торжественные проводы, ибо масленицу я добросовестно профыркала, как обычно. Потому что уже и человеком себя как-то совсем не ощущаешь. Так, сомнамбула полуживая, с авитаминозом и шелушащейся кожей. Все стонет и требует тепла и весны. Ей уже и воздух пахнет. Чувствуется это уже совершенно отчетливо.
Я верю в лучшее. Я верю, что лучшее где-то есть и, может быть, даже где-то рядом. И, может быть, я даже когда-нибудь его заслужу, и оно ко мне явится во всей красе. А пока только намеки на себя – маленькие трогательные чудеса посылает. Например, когда в окно автобуса я вижу рекламный плакат с огромной надписью «Будь здоров!» ровно через полсекунды после того, как чихнул сидящий рядом человек. Или когда упоительно красивая пожилая женщина в красном пальто и маленькой шляпке откуда-то из 20-х лучезарно улыбается, идя по улице с охапкой чайных роз, идеально держа осанку и отчетливо вытягивая носочек при каждом шаге, как будто менуэт танцует, но так, тихонько, шепотом. Или когда девочка лет пяти – сочные шоколадные кудряшки, нос кнопкой, глаза огроменные черные-черные – сидит на коленях у папы с такими же точно глазами и сосредоточенно поправляет ему шарф, «стоб не пластудися», а папа смотрит на нее, и глаза его блестят, и губы подрагивают – чуть-чуть, еле заметно.
Оно ведь все тут, близко совсем. Надо только уловить.